Эмоции Женские истории Любовь — своего рода «игрушка»

Любовь — своего рода «игрушка»

281
0

Флобер и другие реалисты, например Ги де Мопассан, братья Гонкур, Эмиль Золя, старались доказать, что любовь — своего рода «игрушка», в которую сознание играет с самим собой. Как заметил Стендаль, принадлежавший к предыдущему поколению писателей, в своей книге «О любви» (1822), влюбляясь, мы приукрашиваем предмет своей любви, наделяя его всеми теми прекрасными качествами, которые нам хотелось бы в нем видеть.

Стендаль называл это «кристаллизацией»: он сравнивает это явление с тем, как на веточке, оставленной в соляных копях, образуются кристаллы, похожие на алмазы. В «Госпоже Бовари» Флобер показал, как именно происходит «кристаллизация» в сознании молодой женщины, влюбленной в двух мужчин, ни один из которых не был ее мужем.

Но было бы ошибочно видеть во Флобере исключительно реалиста, сам он в конце жизни считал иначе. Хотя в «Госпоже Бовари» романтические иллюзии Эммы разрушаются, нужно помнить о том, что Флобер не раз говорил: Madame Bovary, c’est тоі» — «Мадам Бовари — это я».

А иначе как ему удалось бы придумать такое трогательное создание? И до сих пор читатели не перестают сопереживать страданиям его героини, а женщины по-прежнему отождествляют себя или, по крайней мере, свою судьбу с образом Эммы Бовари.

Позвольте признаться, что и я была одной из тех девочек-подростков, чувствовавших себя Эммой Бовари, взахлеб читая роман. Мне казалось немыслимым, что руки такой красивой девушки с богатым воображением просит посредственный деревенский доктор, начисто лишенный какого-либо изящества.

Ясно, что она, мечтавшая об утонченности, недоступной ей как дочери фермера, была разочарована своей банальной семейной жизнью и искала себе утешения на стороне. Не могу сказать, что я восхищалась ею так же, как добродетельными героинями английских романов, например Джейн Эйр Шарлоты Бронте и Элизабет Беннетт Джейн Остин, но я сопереживала ей и оплакивала ее судьбу.

Через несколько лет, когда я была уже студенткой Гарвардского университета, я слушала курс лекций, посвященный творчеству Флобера, который читал знаменитый в то время профессор Рене Язинский.

Я перечитала «Госпожу Бовари» и уже не могла представить себя на месте главной героини. Теперь Эмма казалась мне заблудшей и недалекой деревенской девушкой. После рождения дочери мое неприятие Эммы усилилось. Я держала на руках чудесную маленькую девочку, я безумно любила ее, а в Эмме не было даже намека на привязанность к своей дочери. Как могла мне вообще нравиться эта книга?!

Учась в магистратуре в университете Джонса Хопкинса, я прочитала «Госпожу Бовари» в третий раз, когда под руководством теперь уже знаменитого профессора Рене Жирара, члена Французской академии, работала над своей диссертацией.

Он называл устремления героини «миметическим желанием», то есть она желала того, чего ее научили желать. В романах, которые она читала, «было все про любовь, там были одни только любовники, любовницы, преследуемые дамы… герои, храбрые, как львы, кроткие, как агнцы, добродетельные донельзя, всегда безукоризненно одетые…».

Такие слова, как страсть и блаженство, «которые казались ей такими прекрасными в книгах», создали в ее сознании ложное представление о любви. Теория Жирара о миметическом желании была мне понятна, она говорила о том, как повлияли книги, фильмы и киножурналы на формирование романтических желаний у меня и моих подруг.

В третий, но не в последний раз прочитав роман «Госпожа Бовари», я смогла, наконец, осознать многозначность этой книги. Я начала понимать, какие различные толкования романа порождает паутина, сотканная взаимосвязями романтизма и реализма, иллюзиями и разочарованиями.

В ней совместились комедия и трагедия, социология и психология, лирика и материализм, пафос и ирония. В пятнадцать лет меня увлекали романтические фантазии Эммы. Став матерью и женой, я отбросила их, трезво посмотрев на любовь и брак. Став более искушенным читателем, я увидела истинное величие романа «Госпожа Бовари» как прекрасного произведения искусства.

Флобер настаивал на том, что работает над прозой так же скрупулезно, как и над стихами: каждое слово должно быть выверено, каждая фраза должна звучать достоверно.

Все произведение в целом должно быть выстроено так точно, изобиловать такими деталями, чтобы у нас не возникло и капли сомнения в его жизненности и реалистичности, чтобы герои и сюжет захватили нас, а мы унесли бы с собой чувства и мысли, которые долго будут владеть нами уже после того, как мы закроем последнюю страницу романа.

Для нас «Госпожа Бовари» — не только возвращение к теме циничного совращения, веками бытовавшей во французской литературе, но и своеобразный критерий нового, антиромантического взгляда на любовные отношения.