В первые послереволюционные годы ощущение радикальной ломки старого мира находит отражение и в искусстве русского авангарда. С этим связано и отрицание культурной преемственности, традиционного станкового искусства-тенденции, отчетливо проступившие в художественных исканиях тех лет.
Своего рода символом «абсолютной аннигиляции», уничтожения не только эстетики изображенной предметной среды, но и мира станковой картины в целом, стали космические мотивы беспредметников с их апокалиптикой разрушения, фрагментами земного быта, рассеивающегося в межпланетной невесомости.
Целый ряд мастеров, искренне стремившихся найти художественный язык Революции, в своем — условно говоря — «антиинтерьерном» мироощущении зачастую перелагали в образы лишь разрушительную, а не реально созидательную энергию близящегося и наступившего Октября.
Р. Р. Фальк Красная метель. 1920 Холст, масло Государственная Третьяковская галерея
В. И. Ленин, поставивший задачу сбережения всего самого ценного в культурном наследии прошлого во главу культурной политики большевиков, с тревогой упоминал об этих явлениях, в частности в своей знаменитой беседе с К. Цеткин: «Мне кажется, что и мы имеем наших докторов Карлштадтов» 6.
В следующий период развития культуры молодой Страны Советов многие из новых «Карлштадтов» пришли к деятельному участию в художественном осмыслении нового социалистического быта, а в ряде случаев — и к безапелляционно отрицавшемуся ими ранее станковому творчеству.
Сама логика революционной истории внушала мысль о необходимости вдумчивого и бережного отношения к художественному прошлому, к ритмике историко-культурного наследования, к той ритмике, экспрессивным, хоть и достаточно частным воплощением которой нередко становился интерьер.
