«В столкновениях с неразумной практикой его собственный разум совершенно непрактичен». Брехтовский «несколько обрюзгший» Гамлет — жертва «противоречия между своим резонерством и своими действиями». Этот антитрагедийный замысел реализован не был.
В середине 50-х годов, когда Питер Брук показал в Москве премьеру «Гамлета» (1955), общественная ситуация изменилась. Взамен мужественного героя Оливье на подмостки вышел добросердечный герой Скофилда. Его доброта не означала ни мягкости, ни слабости. Он шаг за шагом двигался сквозь трагедийную ночь, прокладывая путь к правде. На героический поступок, на подвиг способен был и этот принц. Его нельзя было бы назвать ни слабым, ни хрупким, ни попусту рефлектирующим. Но Скофилд играл мыслящего человека, обладающего вполне осознанным гуманистическим мировоззрением и обостренным чувством совести.
Во время монолога «Быть или не быть» Пол Скофилд приближался почти к самому краю сцены и оставался с публикой середины 50-х годов один на один. За его спиной простиралась темнота: всю сцену Брук сразу «выключал» из игры. В этот момент застигнутый врасплох ударом светового луча Гамлет-Скофилд расширенными глазами смотрел прямо в наше время. Взгляд артиста проходил чуть-чуть выше многоголового зрительного зала. Гамлет перешагнул четвертое — временное — измерение. И, перешагнув, спросил: «Быть или не быть…» Видны были только лицо и глаза актера. Слышен был только голос.
