Собственно, на наших глазах в этой иконе-картине свершается знаменательная метаморфоза: зрителю более не предстает мифическое иконное пространство, круглящееся как гигантский апокалиптический свиток,- ему является как бы убегающее вдаль эхо его собственной жизненной среды, продолжение его собственного мира. Этот своего рода «интерьер культуры», дающий иллюзорно-реальное отражение архитектурной среды эпохи, может быть созерцаем внерелигиозно, позволяет любоваться им как зеркалом, дублирующим натуру. Поэтому новый интерьер, порожденный новым русским искусством XVIII века-эпохи, которая во многом исполнила в культуре России функции Возрождения, немыслим без конкретно воспринимающего его человека.
И. А Гусятников и др. Образ обновления храма Воскресения Христова. Фрагмент
В такого рода антропоцентрической переоценке ценностей, в очеловечивании пространства мы находим преддверие расцвета жанра в последующем столетии. Пусть «просветительский Ренессанс» русских «икон-картин» XVIII века был достаточно эклектичным и робким, в любом случае первые скромные образы такого типа сыграли свою неповторимую роль, самобытно отразив радикальную светскую переориентацию культуры. И «честным зерцалом» этой эволюции стали «нутровые палаты», примерно век спустя получившие свое нынешнее французское именование: «interieur».
