— Вот, вот,- опять перебивает Николай Михайлович,- вместо безжизненных икон Зубков и в церквах хотел писать картины из жизни. Знаете, как было в одном храме господнем? Расписывал он церковные стены, изображал «Нагорную проповедь», а получилось похоже на деревенскую гулянку. Вот был скандал! Пришлось все переделывать заново.
Зиновьев встает со стула и опять начинает ходить по горнице. Воспоминания взбудоражили его страстную натуру. Он, жестикулируя, рассуждает:
— Это надо все понять. Живые мы были люди, с душой художника, а рисовали мертвые иконы как школьники учатся писать каллиграфически правильные буквы по прописям.
— В иконописных мастерских того времени, — продолжал Николай Михайлович,- завели своего рода конвейеры. Сначала доска поступала к грунтовальщику. Затем ее брал рисовальщик, опытный хороший мастер, и наносил контурный рисунок всей иконы. Третий мастер — позолотчик. После него чеканщик делал узоры, кайму, венец. Пятый. Потом уже брался, он расписывал пейзажи, ризы и передавал следующему — личнику. Тот выводил лица, руки, ноги, все места, где было голое тело. И это еще не все. Икона переходила к, потом.
— Мастера знали, сколько волос на бороде у Николая-чудотворца, — восклицал Зиновьев, — от них требовали писать столько же и не больше и не меньше… Какое уж тут творчество?!
С глубоким интересом я читал рукопись. Какая солидная копилка опыта! Автор со знанием дела рассказывает, как сложились особые стили декоративного искусства: новгородский, , фряжский, что нового внесли художники-палешане в искусство при Советской власти. Очень нужный учебник, особенно для молодежи, стремящейся познать искусство Палеха.
Николай Михайлович тепло, с любовью пишет о товарищах по кисти. А что сказать о нем самом? С этим вопросом я обращаюсь к художнику. Он задумывается. Потом говорит:
