П. В. Кузнецов в своих интерьерных образах интуитивно соприкасается с космологичностью восточного зодчества: словно нерукотворным шатром охватывается здесь внутреннее пространство, явленное в переливах плотных, «ковровых» или более легких, радужных, открытых, но всегда тонко сгармонизированных цветовых тонов. Несмотря на свою композиционную скругленность, эти интерьеры открыты природным стихиям, сквозь их стены как бы просвечивают четыре стороны мироздания.
П. В. Кузнецов Пагода. 1913 Холст, масло Саратовский государственный художественный музей имени A. H. Радищева
Вторжение внешних стихий во внутренний «укром» интерьера осуществляется у других современников Кузнецова гораздо более бурно, даже катастрофично. Как будто под воздействием подземных толчков заваливаются перспективы комнат, цвет обретает невиданную до сих пор самостоятельную вещность, буквально «пожирая» предметы: вангоговские стулья, при всей их красочной интенсивности, это все еще иносказательные портреты людей, стулья и стол в «Комнате в Испании» П. П. Кончаловского (1910)- это лишь оболочки цветовой массы.
Восторжествовавшая, по выражению А. А. Федорова-Давыдова, в эти годы «натюрмортность» художественного видения приводит к тому, что всякое ощущение «интерьерности», архитектурного внутреннего пространства — как, например, в «натюрморте-интерьере» Д. П. Штеренберга («Интерьер с печкой», около 1907 — 1910) — исчезает, подавленное «мертвой натурой», напряженно теснящейся в картинном мирке. «Натюрмортно» обезличиваются, тонут в метаморфозах пространства и фактур и сами персонажи, уподобляясь ритмическим цветовым пятнам-в эскизе панно для кафе «Питтореск» Г. Б. Якулова (1917) или деталям обстановки — в «Кафе» Н. П. Ульянова (1917), где центральная фигура каменеет, уподобляясь древнему языческому идолу.
Д. П. Штеренберг Интерьер с печкой. Около 1907-1910 Холст, масло Собственность семьи художника Москва Н. П. Ульянов Кафе. 1917 Холст, масло Государственная Третьяковская галерея
