Гуманизм просветительской утопии, столь органично претворенной в «Утре помещицы», не достиг еще такой эмоциональной убедительности в более раннем «Гумне» (1822-1823), которое писалось как программный ответ на упоминавшуюся ранее картину «Гранета».
«Гумно», состоящее из целого ряда замечательных своей бытовой искренностью сценок и натюрмортов, в целом отмечено известного рода умозрительностью, превращающей его в большой и эффектный «этюд по перспективе», для создания которого была, как известно, даже выпилена передняя стенка реальной постройки.
Одному из самых значительных для эстетической программы полотен Венецианова присуще противоречие, особенно ярко выявившееся во многих бытовых жанрах его последователей, где человеческие фигуры часто становились неким дополнением, почти равноценным предметам.
Детально разработав предметно-интерьерную среду, буквально подарив ее русской живописи, венециановцы как бы остановились на этом.
Плотность жилой среды их образов удивительно вещественна, стабильна, среда пластически «пригнана» к человеку,- поэтому такие бытовые очерки, как, например, «Сборы художников на охоту» С. Ф. Крендовского (1836) или «В столярной» Л. К. Плахова (1845), находят особенно благодарный зрительский отклик в наше время, столь чуткое к обстоятельной художественной документалистике, к поэзии факта (и не случайно, что автор одного из этих полотен, Плахов, в поздние свои годы стал энтузиастом художественной фотографии).
Для того, однако же, чтобы вещи, равно как и стены картинной среды, сделались из незаменимых, но немых аксессуаров подлинно «говорящими точками» образа, обогащающими его уже не только обстоятельственно, но и психологически, для всего этого необходим был уже иной стиль.
