Акварель «В кабине дирижабля» А. А. Лабаса

С камерным стилем Бруни перекликается живописная манера Б. Ф. Рыбченкова в акварели «Детские ясли в колхозе на Украине» (1930). Легкие воздушные тона, свободно намеченные в пространстве, полные «растительного» изящества очертания кроваток- все это придает интерьеру яслей облик питательной среды жизни, а проступающая белизна листа словно сосредоточивает в себе светлую энергию роста. Социальный оптимизм образа ненавязчив, он воспринимается зрителем как естественное продолжение жизненных сил природного бытия.

Акварель «В кабине дирижабля» А. А. Лабаса (1932) также проникнута духом нового времени, его преобразовательными ритмами. Совершенно новы здесь и сам сугубо техницистский объект изображения, и стремление «схватить пространство» в движении, передать зрителю ощущение плавного, неторопливого полета. Границы «сценической коробки» картины у Лабаса, как и у других остовцев — особенно Ю. И. Пименова, П. В. Вильямса,- зачастую тают, пронизанные беспокойной вибрацией: иллюзорно смываются четкие перспективные ориентиры, словно линии ставшего ненужным чертежного эскиза. Мастера ОСТа стремятся тем самым дать ритмический эквивалент эры машинной цивилизации, принесшей с собой невиданное расширение круга человеческих ощущений. С полемической запальчивостью отстаивая принципы остовской живописи, Я. А. Тугендхольд писал: «Быстрый темп современной жизни, основанной на новейших средствах техники, формирует совершенно другую психику, нежели, скажем, медлительная и сидячая жизнь тургеневской России Ощущение человека, летящего, на аэроплане, нельзя изложить на языке «фрегата» «Паллада»7. В такой установке таилась немалая опасность своего рода технотронного утопизма, «биомеханического» сведения образа человека к пассивному придатку торжествующей машинной стихии. Собственно, в «Дирижабле» Лабаса люди-лишь исполнительные операторы летательного устройства, их роль чисто вспомогательна и никак не может быть обозначена в качестве подлинно «хозяйской». И характерно, что с годами сам А. А. Лабас все чаще дополнял свое искусство углубленным вниманием к более эмоциональной, более очеловеченной романтике образа.