«Безоконный» мир средневековой иконы допускает обычно лишь архитектурные проемы, сплошь заполненные глухим черным или золотым фоном, изолирующим мир этот от иллюзорных контактов с «посюсторонней» пейзажной или житейской средой. Так, в иконе «Иже херувимы» (середина XVI века) «небесное» литургическое действо совершается фактически не вне храма на заднем плане, но в его интерьере, повторенном снаружи,- черные маленькие проемы окон словно запечатывают пространство, утверждая его идеально-мифологическую надмирность, сверхприродность.
И, напротив, окно с пейзажем — в «Образе обновления храма Воскресения Христова» И. А. Гусятникова (1728) сразу не только «впускает» земную природу, но и выводит сцену на конкретного зрителя — эффект, усиленный ренессансной монокулярной перспективой. Фрагмент дальней натуры, явившейся в иконном оконце, низводит миф на землю столь же ощутимо и мощно, как чувственная конкретность метафор в религиозной поэзии славянского барокко XVII -XVIII веков.
В «Гостиной в доме Безбородко», написанной Н. А. Львовым (1790-е годы), дверной проем, усиливая момент театрализации, обрамляет лишь пейзажную «обманку» с южным видом, который возникает за стеною петербургского дворца, словно волшебный мираж. Созданная неизвестным художником (возможно, круга С. Ф. Щедрина) «Рыбацкая кухня» (1-я четверть XIX века) с ее просветом на солнечный прибрежный «италийский» пейзаж удачно поясняет понимание раскрытого окна (или дверного проема) в живописи романтизма. Соотношению интерьера и экстерьера в искусстве романтизма часто бывают свойственны драматические контрасты, вносящие в картину настроение разлада между повседневностью и мечтой, между реальностью затененной комнаты и «идеальными» далями. Недаром оконные виды в ту пору, как и в данной композиции щедринского круга, выделяются своей особой «картинностью», просветленной живописностью в духе идеальных ландшафтов Клода Лоррена.
