Свойственные чеховской прозе и драматургии, они особенно многообразно претворяются у И. А. Бунина, в том числе в «Детстве Арсеньева», где с «сухого блеска солнца в окне» начинается детская память, и затем многократно самые сильные «пейзажи-воспоминания» неизменно являются, окаймленные оконными рамами. В живописи С. А. Виноградова, С. Ю. Жуковского, К. А. Сомова и других художников этого времени «сквозные формы» окон то эмоционально приукрашивают пейзаж, высветляя его в сопоставлении с сумраком комнат, то вуалируют его осенней или весенней дымкой, струями дождя. В импрессионистический период творчества М. Ф. Ларионова его «сады под дождем» превращают в лейтмотив образа даже самую прихотливую игру струй, стекающих по стеклу.
М. 3. Шагал Окно на даче. Заольшье близ Витебска. 1915 Картон, гуашь, масло Государственная Третьяковская галерея
Так, философская лирика природы, одухотворившая русский реалистический пейзаж первых десятилетий нашего века, постоянно входила в мир интерьера именно через окно, эту «вторую картинную раму», придавая ему роль неоценимого пластического подспорья в очеловечивании ландшафтного пространства.
Эффект перетекания внешней и внутренней среды типичен для многих картин, написанных в тот период. Окно в них делается своеобразным шлюзом, ритмически регулирующим пространственный мир картины. Причем совершенно по-разному действует этот «шлюз» в отношении городского и природного пространства: если хаос «безъязыкой улицы» врывается в интерьерные композиции буйно, даже катастрофически, то входящая в них природа чаще всего живет жизнью плавной и гармонической, чем-то даже близкой мироискусническим парковым идиллиям (можно сравнить, например, «дачные» «Окна» Шагала 1914-1915 годов с его же параллельными либо созданными несколькими годами позже городскими видами через окно). Город, вправленный в оконные рамы, рушится, тогда как природа в большинстве случаев как бы сохраняет свое достоинство в виде символа первозданной Натуры, запросто соседствующей с мастерской художника.
