Не только меланхолической данью памяти уходящей дворянской России стали «мирискуснические» и близкие им по настроению интерьеры. Вдохновивший их создание пафос преемственности культурной памяти, любовного внимания к художественным сокровищам старины и заботы о них не прошел бесследно. «Я хорошо знаю,- писал композитор и тонкий знаток русской живописи Б. В. Асафьев,- что для многих жителей русских городов после знакомства с картинами мирискусников памятники прошлого переставали быть лишним, непонятным, мертвым балластом, а входили в культурную жизнь и в художественное сознание «живыми ценностями» .
Р. М. Мазель В юрте. 1930 Холст, масло Государственный музей искусства народов Востока. Москва
И для художников и ученых, которые в героические и грозные послеоктябрьские годы закладывали основы советского музейного дела, воплощенный в интерьерных образах пример «мирискуснических» лет сыграл далеко не последнюю роль.
Идейное пространство «комнатных жанров» в русском искусстве предреволюционной эпохи не только обогатилось исторической памятью, оно и беспрецедентно расширилось географически, открыв себя восточным цивилизациям, бытовым укладам и ритуалам. (В прошлом веке одним из первооткрывателей художественной ориенталистики в России стал, как известно, В. В. Верещагин, чьи виды, в том числе и интерьерные, среднеазиатских мечетей, индусских храмов и крепостей привлекают не только своей этнографической тщательностью, но и гуманизмом культурного всепонимания быта чужих народов.)
