Задушевное чувство счастливого «укрома», прочного микрокосма бытия, радушно открытого навстречу зрителю, под кистью венециановцев не претворяется в поверхностное любование предметной оболочкой мира «мертвой натуры». Одухотворенное идеями просветительского гуманизма, оно генетически связано с интерьерными мотивами П. А. Федотова и передвижников, у которых «комнатный жанр» обрел беспрецедентный до той поры в русском искусстве психологизм и историчность.
Н. А. Бурдин Оружейная палата. 1846 Холст, масло Государственный Исторический музей. Москва
Дворцовые, парадные, «нежилые» интерьеры венециановцев (вроде «Оружейной палаты» Н. А. Бурдина, 1846), в данном случае как бы стесненные рамками чопорного этикета, в меньшей степени выражают их творческое кредо, хотя здесь их мастерство в передаче перспективы, освещения и фактуры проявляется порою еще с большей «отчетистостью» мелкого, тщательного письма. Внутренние пространства с персонажами обретают здесь облик исторически респектабельного «образа события» («das Ereignis-bild» по немецкой искусствоведческой терминологии). По духу своему подобные интерьеры венециановцев родственны перспективной видописи воробьевской школы, в то время как их «комнатные жанры», где «естественнее чувство сказалось», с нею расходятся.
Ф. П. Толстой В комнатах. 1832 Бумага, акварель Государственная Третьяковская галереяПочетное, особое место в живописании домашних «обителей» просвещенного уединения занимает Ф. П. Толстой. Одна из самых знаменитых акварелей «графа-художника» изображает гостиную его квартиры на Васильевском острове, выдержанную «в античном духе» («В комнатах», 1832). Акварель кажется гораздо воздушней, изысканней, грациознее «комнат» венециановцев не только в силу самой своей техники. В этом сказывается сам классицистский стиль Толстого, чуждый «низкого» бытописательства, виртуозный, но и не лишенный аристократического холодка. С другой стороны, его же, вероятно, композиция «За шитьем», более чем какой-либо иной интерьер эпохи, кажется близкой жанровой классике «малых голландцев» — с такой кристальной чистотой звучит здесь мелодика ясного, какого-то даже «целительного» для зрителя душевного покоя, выраженная иллюзионистической кистью.
